Кедрин начинал очень сурово — его считали диссидентом, авангардистом, ему вспоминали его дворянские корни, дважды (!) исключали из театрально-художественных вузов, писали доносы, вызывали и обвиняли. Спастись он смог, только став керамистом.

— То, что я керамист, гарантировало, что я безопасный,— вспоминает мастер, — керамика у советского начальства ассоциировалась только с посудой, она и стала моей социальной защитой.

В конце концов, подумал я, тарелки расписывали Пикассо и Чехонин, Шагал и Кандинский, и никто не брал с меня клятвы, что я ограничусь только орнаментом.

Керамистам, действительно, дозволялись смелые эксперименты — лишь бы было «красиво». Поэтому Усто Искандар оказался в своей стихии, оформив, в итоге, сотни архитектурных объектов по всему СССР.

— Мой отец был учеником Гумилёва, дни и ночи он читал мне Блока, с которым тоже был знаком лично. С тех пор, я читаю стихи каждый раз, когда делаю свои работы. Иногда пишу их на обратной стороне — мелко-мелко, или по-арабски. Потом узнал, что такая практика существует у многих гончаров. Читать стихи мистиков за работой.

Сейчас, Усто Искандар живёт в США и считается американским художником — даже представлял США на Флорентийской биеннале 2003 года.

— Повлияла ли на мою живопись керамика? Конечно. И фактурой, и цветом, и пластикой, и формой. Но я думаю, это не определяющее. Основное в моей живописи — желание размышлять. Александр Кедрин в Ташкенте бывает. Правда, редко. Всегда помнит и при каждом случае упоминает, что при оформлении станции «Космонавтов» Сутягин разрешил ему всё — полную свободу и абсолютное творчество. За что очень ему благодарен.

Rustam Khusanov

* * *

Опубликовано на сайте mytashkent.uz

02 марта 2023 г.